Автор: крик в небо aka vieria112
Персонажи: Рукия, Лже-Каракура
Рейтинг: PG-13
Жанр: психология, ангст, songfic
Размер: мини
Дисклеймер: (с) Tite Kubo
Саммари: Реквием городу.. и не родившейся любви.
Размещение: с разрешения автора.
Примечание: Была под впечатление, услышала песню, и за день, вчера, все было написано. Шиппер заскрябал своими коготками, но все, как оказалось, вышло, как всегда, иначе. Написано под Би-2 & Чичерина - "Мой Rock'nRoll". Не знаю, попала ли под настроение песни, или же попала ли сама песня под текст, но все же советую во время чтения, чтобы она играла в колонках. Песня как раз длиться около 6-7 минут - на такой небольшой текст ее с лихвой хватит.
читать дальше
Прольются все слова как дождь,
И там, где ты меня не ждёшь,
Ночные ветры принесут тебе прохладу.
На наших лицах без ответа
Лишь только отблески рассвета
Того, где ты меня не ждёшь.
В разрушенном городе никого нет. Ни людей, ни Пустых. И города, переполненного через край духовной силой, тоже нет. Груда разбитого бетона - не город.
Разгоряченное зноем солнце садится в тень когда-то раскидистого дерева, которое продолжает мерно осыпаться, роняя последние черные листья - засохло. Наклоненное под неестественным углом, наполовину выкорчеванное из земли, испещрившее небо решеткой голых сучьев, оно уже давно мертво. Как и город. Переживший свою катастрофу, он больше не нужен.
Воздух пыльный и сухой. Бетонная крошка, да смятые пласты асфальта мешаются под ногами - легче по крышам. Если бы они, конечно, еще везде были. Проломившиеся этажи, половинчатые здания, сравненные с землей жилища. Дома-мертвецы, дома-калеки, дома-инвалиды. Белыми воронами поблескивают средь разрухи редкие целехонькие зданьица. Здесь они чужие. Поэтому скоро покосятся, примут такой же болезненный вид, станут такими же нежилыми больными домами. Их болезненный серый покрывает все - бетонная крошка переносится ветром, после дождей оседая разводами грязи.
Город-инвалид на окраине Общества Душ. Город-калека, о котором не надо вспоминать. Город-двойник, который сохранил в себе отголоски погибшей вместе с ним силы.
От территории тринадцатого отряда до Лже-Каракуры - полчаса пути. Немного дольше, чем до Мира Живых, но туда незачем возвращаться. Живой город с недостатком духовной силы больше не ждет. Развалины тоже - мертвые не ждут, но на братскую могилу воспоминаний приходит не одна Рукия.
Если пройти по диагонали пять домов от заметной издалека половинчатой многоэтажки, потерявшей свою левую сторону, то можно без проблем найти клинику Куросаки. Вывеска покоится на своем же месте: ошибиться сложно даже среди бесконечных бетонных громад, расколовшихся на части. Но самой клиники уже нет - та часть безнадежно разрушена. Да и жилой части здорово досталось - вырван бок гостиной, прихвативший кухню, словно чья-то громадная лапа уцепилась за бедное здание, пока не вырвала кусок плоти. Крыши нет. Есть небольшой козырек, скрывающий треть комнаты, где жил Ичиго,..
А жил ли?
.., хотя раньше было больше. Когда Рукия пришла сюда впервые, то вся комната была заботливо скрыта от дождя, если не считать, что стена с дверью оказалась снесена. Стоял покосившийся, с проломленной дырой от падающих камней шкаф, в котором она прожила почти два месяца. Но он быстро рухнул - через пару дней поддался непогоде. Дождь проскальзывал между съезжающих шиферин, впитывался в дерево, проскальзывал сквозь трещины, оставляя свои слезы в комнатах. Когда она пришла, было мокро, сыро, веяло тоской и отчаянием, которое испытывал то ли разрушающийся, но уже неживой дом, или же мертвая, но вроде бы еще живая, шинигами.
Шифер падал вниз, встречаясь с полом, разбиваясь на части, разбивая все на части. И в комнате осталась лишь одинокая кровать, грязные занавески, изорванные в клочья, да окно с пробитым стеклом. Если прилечь на один матрас, уже без одеял и простыней, и закрыть глаза, то ничего не изменится. В них будет лишь темнота, а в ушах завывать ветер или стоять немая тишина. Не покажется, что несуществующая дверь откроет, и хозяин возмутить тем, что его кровать занята. Не возмутиться даже разрухой, что твориться вокруг, не закричит и не начнет вопрошать на повышенных тонах "что же здесь, черт возьми, произошло?". Он точно не придет. Поэтому Рукия старается не прикасаться ни к чему в этой комнате, ни к чему в этом дому, чтобы не разрушить что-то своими движениями. Хоть и так понятно, что ее легкое прикосновение вряд ли оставит даже след.
Но все и так рушится. Доходит до той грани, после которой неизменная пустота, где все застывает навечно. Этому городу еще нужно дойти, двигая прямую линию перед собой. Немного.
Рукия приходит сюда так, как приходила бы в мир Живых. Только без разрешения на грунт, которое совпадает с редкими выходными. Для похода на окраину Руконгаю, где оставили разрушенный ураганом, наводнением и вулканом битвы город, нужно лишь разрешить себе ступить на кровавую землю. Там ей не привидится ни одна из омраченных болью смертельного сражения картин - она пропустила это. Но два месяца, проведенных в Каракуре ведут под руку, показывая что с ними стало - городу больше некому рассказать о своей трагедии.
Она пройдет по пустующим улицам, не срезая по диагонали от примечательной разрубленной многоэтажки. Каждый шаг оставит после себя маленькое облачко пыли, оседающее на форму и кожу - город здоровается с ней, не дожидаясь пока шинигами робко прикоснется к его стенам. Она не спешит, не торопится за Пустыми. Звук шагов тонет в укромной тишине, где забыт шелест листвы и крик птиц - живых зверей тоже нет, как и людей. Рукия одна.
Она может посетить парк, в котором не один Пустой пал от руки рыжего шинигами, не желающего ее слушать, не сумевшего ее услышать. Она подойдет к дому Иноуэ. Чуть покружит вокруг и наведается к Чаду. Пересечет половину города, чтобы вспомнить хотя бы район, где проживал квинси, а по пути обязательно завернет к школе, в которой была далеко не лучшей ученицей. Еще можно спуститься к реке. Можно дойти до и вовсе сравнявшегося с землей магазинчика Урахары, где когда-то среди завалов обнаружится ход в подвал, которому ничто не повредило. Она даже может найти ту больницу, где Дон Канодзи устроил свое представление, обернувшееся еще одной бедой на ее и рыжую голову. Она будет где угодно, но на прощание подойдет к дому, на котором все так же весит вывеска - клиника Куросаки.
Прощение не бывает быстрым. Ее ждет приветливая, кухня, где висят лишь два спрятанных в укромном уголке шкафчика, валяется распахнутый холодильник, много битой посуды и стекла, где даже сломан краник, из которого не думала идти вода - все разрушено, все вышло из строя. В гостиной клочья, что были диваном, тоже махнут на ветру своими краями. Лестница извинится жалобным скрипом, что по ней уже не подняться выше, да Рукии это и не надо: шинигами ловко запрыгивает на остатки единственной комнаты. Кровать, окно, занавески, кучи разбитого хлама. Она постоит, молча посмотрит на трепещущую ткань над окном и пойдет. В этом доме больше некого ждать. Некогда шумный, он затих. Перестал встречать и провожать больных, перестал наполняться криками, за которыми всегда крылась своеобразная забота и любовь - клиника Куросаки сама стала неизлечимо больной.
И уже покинув сам дом, Рукия присядет на кусок бетона - уставшая и неспокойная. Она знает, что это не Каракура - это Лже-Каракура. Она знает, что там, за границами миров все еще есть жизнь. Она знает, что в этом же развороченном дома все так же что-то готовит на кухне Юзу, отец встречает сына одним из своих фирменных ударов, а Карин живет своей жизнью, не обращая на такие мелочи внимания. И дом целый, чистый, без налета пыли и следов ужаса, засевшего глубоко в недрах стен.
Рукия склоняет голову, а за ней и плечи, клонится к земле и обнимает свои острые коленки, сокрытые под темной формой. Она все это знает. Но каждый раз возвращает в больше не нужный город, переживший свою катастрофу. Ненастоящий город, который она не может бросить, как не может выбросить из памяти ни одно лицо, оставшееся в прошлом, когда недалеко от этого места Куросаки Ичиго потерял свою силу.
Может быть, когда-то город-копия в ответ расскажет не только о тех более чем двух месяцах, проведенных на его дорогах. И тогда Рукия узнает, какой была Куросаки Масаки; увидит не искаженного телом пустого брата Иноуэ; узнает, каким был учитель, преподававший математику, в молодости. Она узнает все, только сначала ей придется этого захотеть. А пока проекторы будут отражать бесконечную кинопленку их общего с городом прошлого. Город все же жив, когда в нем есть хоть кто-то. Пусть даже это будет всего лишь одна шинигами, пробуждающая каждый раз его от вечного сна.
Дорога в мой дом, и для любви это не место..